Он пошел прочь и увидел, что духи бегут по улице, а дверь ближайшей таверны открывается.

Бог моргнул и снова присел. — Ого. Похоже, пора уходить.

Закружились тени.

Амманас исчез.

Старший сержант Бравый Зуб подошел к дверям Щуповой таверны. Еще не рассвело. Клятая ночь тиха как гробница. Он вздрогнул: вроде бы какой-то нечистый дух промчался мимо, невидимый, но устремивший на него голодный взор.

Дверь таверны открылась и закрылась резко, как будто кто-то сердился. Бравый Зуб замер.

Показалось чудище, облаченное в латы.

Бравый Зуб моргнул, оскалил зубы и приблизился к нему.

— Доброй ночи, Темп.

Шлем поворачивался к нему. Человек будто удивился присутствию старшего сержанта.

— Бравый Зуб.

— Что, домой потянуло?

Темп понюхал воздух и бросил взгляд на Мертвый Дом. Двинул плечами, отчего лязгнули пластины доспеха. — Думаю, мне надо прогуляться.

Бравый Зуб кивнул: — И оделся подобающе.

Оба отступила, когда женщина прошла мимо, спустилась по ступеням и исчезла в дверях Щупа.

— Да, летящая походка, — вздохнул старший сержант. Но внимание Темпа привлекла мостовая. Бравый Зуб присмотрелся…

Следы, оставленные женщиной, были багровыми.

— Гм. Темп, как ты думаешь, это грязь такая?

— Думаю, Бравый, что не грязь.

— Гм. Похоже, пора к Щупу. Ты уже нагулялся?

Последний взгляд в сторону Мертвого Дома. Здоровяк кивнул: — Кажется.

Двое приятелей полезли в темные недра таверны "У Повешенного".

Той ночью таверну посетил знатный гость. Кулак Араган занял отгороженный столик в самом темном углу, где одиноко сидел, лелея в ладонях кружку эля. Снаружи отбивали звон за звоном, раздавались далекие — а временами не столь уж далекие — звуки бунта.

Не он один поднял взор и замер в восхищении перед темноволосой канезской женщиной, что явилась за миг до рассвета. Она подошла к стойке и заказала рисовое вино. Щуп отчаянно шарил под стойкой, пока наконец не показался с пыльной, янтарного цвета бутылкой. Одна эта бутылка стоила целое состояние.

Тут в двери вошли Темп — в тяжелом, старинном доспехе — и старший сержант Бравый Зуб. Араган скрючился в кресле, отвел глаза

Неподходящая компания на сегодня.

Он сражался с головной болью с самого заката. Он думал, что победил — но вдруг в черепе загрохотало с удвоенной силой. Он чуть слышно застонал.

Бравый Зуб пытался завести разговор с женщиной, но под глаз ему уткнулся кончик ножа. Женщина заплатила за целую бутылку, потребовала комнату наверху и ушла. Пойти следом никто не решился.

Старший сержант выругался, утер пот и заревел, требуя эля.

Странные дела творятся сегодня в "Повешенном"… но вино и эль всё смоют, а крадущийся за окном рассвет… ну, он принадлежит иному миру, не так ли?

Глава 24

"Много ликов у хаоса, этого мира между мирами", размышлял Таралек Виид, "и пути, им выбираемые, поистине ужаснут любого". Там и тут поднимаются чахлые деревья, искривленные сучья медленно качаются под ударами холодного, неустойчивого ветра; полосы дыма плывут над бесплодной почвой, закрывая лужи грязи и трупы — покрытые глиной, почти погрузившиеся в жижу, только руки торчат вверх.

Вдалеке блестят магические вспышки, раздаются звуки боя, но местность, по которой бредут они, нависла над головами безмолвным саваном. Слышны лишь чавканье сапог в серой грязи, хруст доспехов, лязг оружия, по временам эдурские или летерийские ругательства. Эти слишком близкие звуки бросают в дрожь.

Дни безумия, жестокого напоминания, что дела могут идти все хуже и хуже. Жизни падают в грязные лужи, чтобы стать опорой для ног свежих воинов, ковыляющих на бессмысленную битву.

"Мы движемся на бой, изображая равнодушие к тому, что окружает нас". Он не был глупцом. Он рожден в племени, которое все считают примитивным, отсталым. Воинские касты, культы крови и бесконечные вендетты. Гралийцы не знают сложных размышлений, ими движут мелкие желания и непонятно на чем основанные суеверия. Но разве нет мудрости в создании правил, удерживающих безумие в рамках, не позволяющих лить кровь чрезмерно щедро?

Таралек Виид понял, что в какой — то мере пропитался духом цивилизации; он будто подхватил болотную лихорадку — сон омрачался видениями гибели целого клана. Ему снилось, что он желает смерти всем — детям, женщинам, старикам — и желательно от собственной руки. В благоприятные часы он мечтал о резне более умеренной, такой, что оставит достаточно сородичей, чтобы править ими — без законов, своевольно решая, жить им или умереть. Он стал бы вожаком волчьей стаи, управлял бы повелительным взглядом, доказывал абсолютный контроль каждым движением.

Во всем этом нет никакого смысла.

Впереди эдурский воин Алрада отдал приказ об остановке; Таралек Виид сполз по липкой, покатой стенке оврага, поглядел на свои ноги. Казалось, они оканчиваются сразу под коленями — дальше лишь мутная вода, отразившая серое мутное небо.

Темнокожий Алрада Ан прошел мимо колонны воинов и остановился подле Таралека и стоявшего позади него Джага. — Сатбаро Рангар сказал, мы близко. Скоро он откроет врата. Да, загостились мы в этом Королевстве.

— Что это значит? — спросил Таралек.

— Лучше, чтобы местные не видели нас. Мы кажемся им привидениями, духами, еще одним бредущим мимо воинским отрядом. Но даже такие видения могут порождать… рябь.

— Рябь?

Алрада Ан покачал головой: — Я сам плохо понял. Но ведун настойчив. Этот мир подобен Зародышу — открыть в него путь означает вызвать разрушение. — Он помолчал. — Я видел Зародыш.

Таралек Виид проследил, как этот Эдур идет дальше, останавливаясь перед каждым — и Эдур, и летерийцами — и беседует.

— Он командует достойно, — сказал Икарий.

— Он дурак, — прошептал гралиец.

— Таралек Виид, ты слишком суров в суждениях.

— Он притворяется, Губитель. Все обмануты, но не я. Разве и ты не видишь? Он не похож на прочих.

— Прости, — отозвался Икарий, — но я не вижу. Не похож — в чем?

Таралек Виид пожал плечами: — Он отбеливает кожу. Я чую состав, он напоминает мне о цветах готара. Мой народ использует их, чтобы отбеливать оленьи шкуры.

— Отбеливает… — Икарий осторожно распрямил спину и оглядел соседей. Вздохнул: — Да, теперь вижу. Я был беззаботен…

— Ты потерялся внутри себя, друг мой.

— Да.

— Нехорошо. Нужно готовиться, нужно бдеть, Губитель…

— Не зови меня так.

— Ты все еще уходишь в себя и отрицаешь истину. Да, она жестока — но лишь трус станет отворачиваться и надеяться на утешительную ложь. Трусость недостойна тебя.

— Может и нет, Таралек Виид. Я думаю, что являюсь трусом. Да, это мельчайшее из моих преступлений, если верить тому, что рассказываешь ты…

— Ты мне не веришь?

— Во мне нет алчности. Нет жажды убийства. Все, что ты положил передо мной, о чем ты рассказал — я не помню этого!

— Такова суть проклятия, друг мой. Хотел бы я признаться, что обманывал тебя, но… Моя душа изменилась. Ныне я чувствую, будто мы пойманы и осуждены роком на гибель. Я познал тебя лучше, чем знал в прошлом, и я оплакиваю тебя, Икарий.

Бледно-серые глаза впились в него. — Ты рассказал, будто мы путешествовали долгое время, будто мы уже не раз странствовали духом. И ты так усердствуешь в желании… увидеть меня высвобожденным. Таралек Виид, если мы идем бок о бок уже давно, такое желание лишено смысла.

Гралийца прошиб пот; он отвел глаза.

— Ты объявил Алраду Ана обманщиком. Может быть, подобный видит подобного?

— Нелестные слова, друг мой…