Он нахмурился:- То есть?

— Пока что ей не было нужды показывать пределы своего воображения. Пока что все было слишком просто. Шагай и шагай в пыли войска Леомена.

— Мы ей ровня и даже лучше, — надул грудь Корабб. — Наши копья и мечи уже отворили поганую малазанскую кровь и снова сделают то же самое. О, она потечет ручьями!

— Эта кровь, — сказала она, помолчав, — так же красна, как и твоя.

— Да ну? Мне кажется, — ответил он, оглядывая город, — что в ней примесь предательства, такая кровь легко сворачивается в жилах.

— Как насчет Алых Клинков?

— Продажные дураки!

— Точно. Но… рожденные в Семи Городах.

— Они отделились от нашей крови и плывут в потоке малазан.

— Красивый образ. Ведь ты часто находишь такие?

— Ты бы удивилась, женщина, узнав, какие вещи я нахожу. Скажу тебе так: я храню спину Леомена, я всегда хранил ее. Ничего не изменилось. Даже ты и твои… твои…

— Чары?

— Хитрости. Я тебя отметил, Третья. Помни об этом всегда.

— Леомену повезло обрести такого преданного друга.

— Он поведет Откровение…

— О, он будет там.

— …ибо нет никого равного ему. И'Гатан станет вечным проклятием на языке малазан.

— Это уже так.

— Очень хорошо. Будет дважды проклятием.

— Интересно, что такого есть в городе, вонзающемся в империю как нож? Почему Коготь напал на Дассема Альтора здесь? Почему не где-нибудь еще? В месте менее оживленном, менее рискованном? О да, это казалось случайностью битвы, но никто не обманулся. Признаюсь в восхищении городом. Именно оно привело меня сюда.

— Ты изгнанница. Императрица назначила награду за твою голову.

— Неужели? Или ты просто догадываешься?

— Я уверен. Ты сражаешься против своего народа.

— Моего? Каков же он, Корабб Бхилан Зену'алас? Малазанская Империя пожрала множество народов, и в Семиградье тоже. Теперь восстание кончилось: ты влился в народ малазан? Нет, такая мысль для тебя неприемлема. Я родилась на Квон Тали, а империя родилась на острове Малаз. Мой народ завоеван, как и твой.

Корабб очень смутился от таких слов. Малазане — это… малазане, черт дери. Родня друг другу, какой бы ни был у них цвет кожи и разрез глаз. Плевать на все различия в Худом целованной империи! Малазане! — Тебе не втереться в доверие, Третья.

— Я не прошу доверия.

— И хорошо.

— Ты пойдешь с нами?

"С нами!?" Корабб медленно повернулся. Сзади в нескольких шагах, скрестив руки на груди, прислонился к стене Леомен. В глазах мелькала насмешка.

— Мы идем в город. Желаю посетить несколько храмов.

Корабб поклонился: — Я буду с тобой, о Воевода. Я держу клинок наготове.

Леомен слегка поднял брови: — Воевода. Титулам не будет конца, Корабб?

— Нет, о Длань Откровения.

При этом величании воин отпрянул и отвернул лицо. За другим концом стола с картами стояли шесть офицеров. Леомен обратился к ним: — Начните эвакуацию. Никакого ненужного насилия! Убейте каждого мародера, но тихо. Обеспечьте безопасность семей, их имущества, включая скот…

Один из воинов вздрогнул: — Но, командир! Нам понадобится…

— Нет, не понадобится. У нас есть все необходимое. Пусть берут с собой, ведь скотина — единственное достояние большинства беженцев. Выводите эскорты на западную дорогу. — Он обратился к Воробушек: — Вернулись вестовые из Лофала?

— Да, с радостными приветствиями от Фалах'да.

— Он радуется, что я не иду к нему?

Воробушек пожала плечами.

— А он выставил войска для охраны дорог?

— Выставил, Леомен.

"Ах! Она уже выше титулования!" Корабб с трудом заставил голос звучать тихо: — Третья, он твой Воевода. Или Командир, или Фалах'д…

— Хватит, — крикнул Леомен. — Я рад услышать свое имя, большего не нужно. Отныне, дружище Корабб, титулы только для официальных собраний.

"Как я и думал. Развращение началось". Он сверкнул очами на Воробушек, но та не обратила внимания — она не сводила взора с Леомена Молотильщика. Глаза Корабба сузились. "Леомен Падший"…

В И'Гатане ни одна улица и аллея не идет прямо более тридцати шагов. Они лежат на слоях фундаментов, начинающихся с глинобитных стен самой первой крепости, возведенной десять или более тысяч лет назад; панорама города сверху подобна вскрытому термитнику, ведь зачастую извивы улочек — щелей открыты небу лишь на ширину руки.

Видеть И'Гатан, ходить по его коридорам — словно попасть в древность. Леомен как-то сказал Кораббу, что города рождаются не на перекрестках, не у поместий и рынков со скопищем болтливых купцов. Не из нужды в обмене и продаже урожая. Нет, говорил Леомен, города родились из нужды в защите. Крепость, вот все, что нужно; все, что следует потом, есть именно следствие. Поэтому города всегда обнесены стенами и стена — все, что иногда осталось от старых городов.

Вот почему, объяснял Леомен, город всегда стоит на костях предшественников — это поднимает стены на великую высоту и обеспечивает лучшую защиту. Он смеялся, рассказывая: племена грабителей вызвали рождение городов, и города оказались способны остановить их и, в конце концов, покорить. Так цивилизация поднялась из варварства.

Всё это очень хорошо, размышлял Корабб по пути к центру города, и даже верно; но он уже томится по просторам одханов, по вольному полету сладких ветров пустыни, по яростной жаре, способной вскипятить мозги под шлемом, так что воин начинает видеть стада толстых тетушек и морщинистых бабушек, бегущих за ним с целью ущипнуть за щечку.

Корабб затряс головой, чтобы прогнать неожиданные воспоминания и связанный с ними ужас. Он шел слева от Леомена, вынув саблю и воинственно косясь по сторонам в поисках мало — мальски подозрительных горожан. Третья Воробушек шагала справа от Леомена; они то и дело касались друг дружки локтями и перебрасывались тихими словами. Корабб был рад, что не слышит этих слов, полных пылких любовных признаний. Или, может быть, они обсуждали план избавления от его докучливой особы?

— Опонны, притяните меня, оторвите ее, — пробурчал он.

Голова Леомена дернулась. — Ты что — то сказал, Корабб?

— Я проклинаю чертовы крысиные ходы, о Мститель.

— Мы почти пришли, — неожиданно спокойно отозвался Леомен. Это лишь усугубило дурное настроение Корабба. — Воробушек и я обсуждали, что делать со священством.

— Сейчас? Как чудно. И что же с ними делать?

— Они сопротивляются идее эвакуации.

— Я не удивлен.

— Как и я. Но уехать им придется.

— Все дело в богатствах, — сказал Корабб. — Реликвии, иконы и винные погреба. Они страшатся, что на дороге их ограбят, изнасилуют, прически растреплют.

Леомен и Воробушек удивленно уставились на него.

— Корабб, — начал Леомен, — кажется, тебе пора снимать этот новый шлем…

— Да, — добавила Воробушек. — По лицу пот течет в три ручья.

— Я в порядке, — зарычал Корабб. — Это шлем бывшего Поборника. Леомен его не взял. А должен бы. Я просто ношу шлем за него. В подходящее время он почует нужду, сорвет шлем с моей головы и напялит на свою. Тогда мир исправится, да восхвалены будут желтые и голубые боги.

— Корабб…

— Я в порядке, хотя лучше что-то сделать со старухами. Пусть не бегут за нами. Я насажу себя на клинок, но не дам им схватить мои щеки. О, какой милый мальчик! Хватит, сказал вам!!!

— Дай мне шлем.

— Пора узнать судьбу в лицо, Адъюнкт Убийца.

Когда они достигли храма Скалиссары, в голове Корабба стучали молоты. Леомен отказался носить большой шлем, даже без стеганого подшлемника (впрочем, без подшлемника он оказался бы безнадежно велик). По крайней мере старухи куда-то смотались; но ведь их путь шел по почти пустым переулкам. С главных улиц доносились хаотические звуки столпотворения — горожан вытесняли за пределы стен, на дорогу, ведущую к западному побережью, к Лофалу. Паника проносилась здесь и там, но было видно, что четыре тысячи воинов Леомена, все как один вышедшие на улицы, умеют поддерживать порядок.